После таких ранений им обычно не прогнозируют жизнь, но они выживают и борются заново за то, что чуть не забрал враг.
Дмитрий Трибой в ноябре 2017 года получил пулевое ранение в голову, в левое полушарие головного мозга. Из госпиталя в прифронтовом Бахмуте парня доставили в Днепр. Он неделю был в коме, врачи давали неутешительные прогнозы. Но он выжил. После Днепра был львовский госпиталь, а затем Дима проходил реабилитацию в центре в Клевани Ровенской области.
Сейчас Дмитрий несколько раз в неделю ездит по четыре часа из родного села Сухолесы, что возле Белой Церкви, в Ирпень под Киевом, делает четыре пересадки по дороге в реабилитационный центр Next Step Ukraine и за год уже показывает результаты выздоровления.
С Дмитрием мы познакомились в прошлом году. Тогда он с реабилитологами пришел ко мне на эфир. Говорил, что едва поднялся на четвертый этаж — после ранения правая сторона у парня была практически неподвижной. Тогда Дима только громко смеялся. И пока он не объяснил, что плохо говорит, я бы не догадалась, что он пережил такое ранение.
Сейчас парень значительно увереннее чувствует руку и ногу, а левой рукой так прижимает на прощание или при встрече, что перехватывает дыхание. Дима так же громко смеется, шутит и уже гораздо лучше произносит слова.
Этот текст привожу в виде диалога, потому что Дмитрий очень старается говорить, и это у него пока получается отдельными словами, а не целыми предложениями.
– Срочка – ух, бррр! Десна – ух … – говорит Дима.
– Ты от слова «срочка» так взбудоражился или от слова «Десна»? – спрашивает Дмитрия физиотерапевт и реабилитолог Николай Свищ.
– От «срочка в Десне», – подсказывают Дмитрию, а он хохочет.
– В 2012 году осенью служил срочку, – показывает Дима на калькуляторе цифры.
– Почему ты не пытаешься произносить цифры 2012? – спрашиваю у него.
– Тяжело. Цифры – классно (все помнит), язык – тяжело (имеет в виду, произносить не очень получается). Мы с реабилитологом Николаем начинаем говорить медленно, чтобы Дима повторил за нами: «Две-тысячи-две-над-цать». И он повторяет.
Дмитрий Трибой учился в Национальном педагогическом университете им. М. Драгоманова на психолога-логопеда, затем была срочная служба. На войну попал в 2015 году в составе одесской 28-й бригады, через 1,5 года перевелся в 95-ю отдельную десантно-штурмовую бригаду, был разведчиком.
Смеется, что по образованию психолог-логопед, а сейчас сам занимается с логопедом, учится произносить сложные слова и составлять правильно предложения.
Осенью 2017 года в районе Авдеевской «промзоны» Дмитрий получил ранение. Снайпер попал в друга. А потом в него. Пальцем показывает на середину лба, где виден след от пули. Она разлетелась на осколки. В его голове было шесть. На голове у парня видно шрамы, а вместо части черепа у него титановая пластина.
«На войне было классно, но память…» – говорит Дмитрий о том, что не все помнит. Мол, у всех, даже тех, кто был в одном месте в одно время, могут различаться воспоминания.
Долго пытаемся выяснить, возле какого села он получил ранение. Дима помнит, что это было в районе Авдеевки, но путается в названиях.
– Дима, где это было, – спрашиваем его с физтерапевтом Николаем, – возле Верхнеторецкого или «промки»? – Село. Промка, – говорит Дмитрий. Торец-кое.
– Торецкое – это Светлодарская дуга, а не Авдеевка. Может Крутая Балка? – переспрашиваю я и шучу: Вот домахалась, да?
– Та да, – смеется Дмитрий.
– Ты был возле Верхнеторецкого? – спрашивает Николай.
Дима идет за телефоном, открывает карту. И уже вроде и разницы нет, но принципиально хочется найти. Дима показывает на карте окраины села Крутая Балка, говорит:
– Здесь. Пешком.
– Значит правду говоришь, – смеется Николай над ним. – И Дмитрий начинает хохотать.
– Память – классная. Язык – тяжело. Снова повторяет Дима, мол, слова помнит, а говорить трудно. Еще я прицепилась с этими Авдеевскими деревнями.
– С тобой же занимается логопед? – спрашиваю у Дмитрия.
– О, даа. Трудно, – говорит. Память. Цифры. Язык.
– Но то, что у тебя только речь нарушена, это ты «отделался легким испугом», – говорю.
– Да. Да. Мозг. Дмитрий делает паузы между словами. Ему хочется рассказать историю, он говорит по словам, я повторяю за ним, переспрашивая, правильно ли понимаю. Получается, что в Днепре у него есть друг Саша, который подорвался на гранате, он может говорить, но ничего не помнит – все наоборот.
– А тебя он помнит?
– Да. Кореш Саша: разговаривать – классно, память – плохо. Но от шума у него болит голова, – это пытается рассказать Дима. Он подбирает слова. Я чувствую себя неудобно, вроде как измываюсь над ним, когда ему трудно говорить. Говорит, что у него самого голова на смену погоды начинает болеть.
– Ты уже значительно лучше говоришь. Полгода назад приходил на радио, тогда молчал, только смеялся, – напоминаю ему.
– Тришечки, – говорит Дима. Язык – враг, – лаконично выкручивается с объяснением.
– Говорят, что ты даже поешь.
– Да! «Ой, смереко, розкажи мені, смереко, чом ти так ростеш далеко, чарівна моя смереко», – так чисто и совсем без помех затягивает парень. Словно и нет у него никаких проблем с речью. Класс? Класс!
– Так может тебе петь надо, а не говорить?
– Вот-вот. Эх. Кароче. Йо-майо.
Дима помнит, как получил ранение. Потом ему и побратимы рассказывали, как все произошло. Говорит, что периодически вспоминает какие-то детали, тогда записывает их в блокнот.
– Плохо помню, но год назад в санатории Клевань вспомнил. Тришечки и записал.
– А вообще тебе в армии понравилось?
– Да, класс.
– Если бы не получил ранение, был бы военным?
– Да. 1,5 месяца Бутовка. Рюкзак и Львов. Неделя, – говорит Дима. Я долго не могу понять, что он имеет в виду: неделю, 1,5 месяца. Дмитрий пытается объяснить, сам себя исправляет – не Львов, а Одесса. Устает идти на тренажере и путается в словах. Останавливает тренажер и говорит:
– Кароче, – и смеется. Подключается реабилитолог Николай. Мы втроем начинаем составлять слова вместе. Получается, что Дмитрию оставалась неделя на передовой, чтобы потом поехать на учебу в Одессу, но не успел, потому что получил ранение.
– Родные, что сказали, когда ты отошел после ранения?
– Ээээ (показывает, что плакали). Ой, кароче, дурдом. Мама и я. Мама плакала. А мне – ранение, так ранение.
– А сам как воспринял, что теперь тебе трудно говорить и такая сложная травма?
– Легко. Тьфу-тьфу, память есть, а говорить могу научиться. Читать могу, писать трудно.
Наклоняется и тихонько говорит: «й*б твою мать». Смеется и разводит руками, мол «видишь, это помню и говорить легко, а другие слова сложно».
– Зато этим можешь выразить все, что ты думаешь об «этом вот всем».
– О даа. Йомайо-йомайо. Извините-извините.
– Ты хорошо слово «тришечки» говоришь.
– Тришечки, – повторяет и смеется.
– Что бы ты сказал ребятам, которые имеют такие же сложные ранения?
– Война. Без этого никак не бывает. Армия.
Дима много шутит и смеется, заражая смехом всех вокруг. С Николаем они подкалывают друг друга, и в такой атмосфере проходят тренировки. Николай отмечает положительные результаты в реабилитации Дмитрия.
В конце разговора Дима зовет Николая и говорит:
– Кореш, праздник. День рождения!
– У тебя День рождения? – спрашиваем мы.
– Ранение, – кричит Дмитрий, мол, – второй день рождения, потому что ранение получил осенью. Смотрит в календарь и говорит: А нет, прошло.
– Но повод же остался, – добавляем мы. – И все дружно смеемся.
22 ноября Дмитрий Трибой отмечает второй день рождения. Этот парень оказался сильнее вражеской пули, самой войны. А в реабилитационном центре Next Step Ukraine помогают вернуться к полноценной жизни украинским военным с черепно-мозговыми травмами, после инсультов, со спинномозговыми травмами и любыми другими нарушениями центральной и периферической нервной системы. Смотришь на таких ребят, которые ежедневно преодолевают последствия вражеских обстрелов, пуль и ранений, как они, несмотря на боль, восстанавливаются, и понимаешь, что победа не дается сразу, к ней идут маленькими, но уверенными шагами.
